бессмысленным. Ни он сам, ни Файт, ни Лабуда не родились для Доббертина, но она-то ни о чем ином не мечтала. И когда-то он верил, что здесь она будет в своей стихии: ночи напролет в снегу и слякоти, в ямах, где из лопнувших труб валил пар и ноги по щиколотку вязли в грязи. «Ненавижу лентяев,— говорила она,— я родилась слишком рано или слишком поздно».
Лабуда, смеясь, выскочил из ямы — его давно ждала девушка. Ганс и Фай г тоже начали собираться, время шло к полуночи.
—   Нам надо как-нибудь потолковать,— сказал Файт. Он держал в руке две сигареты и спросил неуверенно, как в Лейпциге в день накануне ее свадьбы:—Хочешь, зайдем к нам?
—   Сейчас?
—  Эрика наверняка еще не спит. Мы живем в новом доме, вон там.
Но Ганс хотел еще заглянуть в соседнюю яму, где завтра нужно было укладывать трубы и подключать их к компрессору.
—   В другой раз,— предложил он,— в воскресенье. Вспыхнула спичка, зажглись огоньки сигарет.  Файт
закашлялся и сказал:
—  Здесь все иначе, чем нам представлялось с позиций